В Литовской национальной филармонии, в рамках фестиваля искусств «Рождественские вечера» международной программы «Диалог культур», которую проводит Школа славянской традиционной музыки при поддержке Министерства культуры России, недавно концертировал российский пианист Андрей Коробейников. Двадцатисемилетний музыкант – очень общительный человек весьма нестандартного мышления.Во время концерта А. Коробейников и Литовский национальный симфонический оркестр, под управлением Маэстро Юозаса Домаркаса исполнили Первый концерт для фортепиано с оркестром Дмитрия Шостаковича. В программе также прозвучали симфонические произведения В. А. Моцарта, Ф. Листа и М. Мусоргского. На «бис» пианист исполнил «Мелодию» С. Рахманинова.
А вообще то, Андрей Коробейников – не только музыкант, но и дипломированный юрист, член Академии наук Сан Мариино, владеющий языком эсперанто.
- Вы знаток фортепианного творчества А. Скрябина, записали два диска его произведений. А сейчас остановились на Д. Шостаковиче. Может быть, с этого композитора начнется новый период вашего творчества и «исследований»?
- Д. Шостакович – моя страсть с давних времен. Мы, музыкальные исполнители, - немного актеры, все погружаемся в различные состояния. Конечно, у каждого своя аура, свой образ, но я больше люблю тех, кто умеет подчеркнуть разнообразие в разном репертуаре. Гениальные исполнители очень любят возвышать свою роль, делать ее особо значимой. А главным все-таки должен оставаться композитор.
Шостакович был удивительно непосредственным композитором. Меня всегда поражало, насколько его музыка отражает именно нашу жизнь, наше время. Он настоящий композитор ХХ века. Даже Прокофьев, даже Шенберг, жившие достаточно долго, своими корнями уходят в другую эпоху, которая закончились в 1920 году. А Шостакович, в каком-то смысле - советский композитор, но не в плане политической поддержки этого строя. Тогда в России действительно появилась новая культура, новое ощущение жизни. Он один из самых восприимчивых композиторов, вообще ко всему, что его окружало.
Вспомним одно из самых серьезных его произведений - 8 симфонию. Как язвительно вторая часть передает образ толпы, приветствующей Гитлера! Или третья часть, когда падают бомбы. Люди, помнившие войну, теряли сознание от этой непосредственности и реальности передаваемых музыкой образов. Даже мне становится плохо, когда я слушаю «Токкату», хотя реальных взрывов мне никогда слышать не приходилось. Но это звучит здесь и сейчас.
Помню, когда я еще сам не играл Первый концерт, мне очень нравилась главная партия оркестра. Вторые скрипки играют фигуру в тональности до минор. Создается впечатление, что начинается метель. Под эту музыку мне всегда представлялся Петроград/Петербург: красивые, немного однообразные дома, и этот город, который немножко расплывается. И как будто в пространстве над Невой, над этим, по сути, грустным городом, летит в воздухе музыкальная тема концерта…
- Вспомним знаменитый конкурс П. И. Чайковского 2007 года, когда вам, любимцу публики, был отрезан путь в финал. Разразился большой скандал. Как сейчас, спустя пять лет, Вы смотрите на этот инцидент? Каковы его последствия?
- В принципе участие в конкурсе Чайковского было моей прихотью. На тот момент я уже работал в одном музыкальном агентстве на Западе, у меня было много концертов, запланированных сессий звукозаписи. Одну даже пришлось отменить из-за конкурса, что не понравилось моему начальству. Но бабушка, мама и мои московские педагоги хотели, чтобы я в нем участвовал. В России к конкурсу Чайковского относятся иначе, чем на западе. У них это просто один из конкурсов, а у нас - будто конец всей жизни, он решает все.
Единственное, что могу сказать: было очень странное ощущение. В то же время у меня были записи и подготовка к другим концертам. Я приезжал на туры и сразу же уезжал и не понимал тогда всего этого ажиотажа. Чувствовал какое-то напряжение, чувствовал, что публика слушает, а часть жюри - демонстративно нет. Многих из них я давно знал, но не понимал, что творится. Не понимал, почему в 10 часов утра собрался полный большой зал консерватории. Удивился, когда вместо обычного на конкурсах: «Спасибо, достаточно» услышал: «Андрей стоп, перебор». Хотя жюри не дослушало всего одну минуту. Я исполнял 24 прелюдии и фуги Д. Шостаковича. Они знали, что осталось играть всего две страницы. Чувствовалось, что это было сделано специально и не понятно почему. Потом удивила реакция публики, которая не переставала аплодировать и заставила жюри выйти из зала. После меня, без перерыва должен был выйти другой конкурсант, но публика не прекращала аплодировать. Я не знаю, сколько это продолжалось. Я уже успел переодеться, а они все аплодировали. Тогда был объявлен технический перерыв. Я так и не понял, что произошло. Позже многие утверждали, будто я что-то неподобающее сказал членам комиссии. Но ничего подобного не было. После члены жюри мне сказали, что все было прекрасно, но не надо было играть Шостаковича, а вместо этого лучше исполнить «Картинки с выставки» М. Мусоргского, тогда бы я прошел в финал. То есть, не важно как, главное – что Мусоргский. Вот из-за чего мне было особенно обидно. Но теперь все это уже не важно. Было много хороших отзывов и в России, и за рубежом, я получал много писем. Все это было очень приятно.
- Ваше образование поражает. В девятнадцать лет с золотой медалью окончили консерваторию П. И. Чайковского – в свое время это оказалось под силу только великому С. Рахманинову. Позже стажировались в Лондонском королевском музыкальном колледже. Мало того – в двенадцать лет вы поступили в Европейский юридический университет, в 2003 – 2004 годах преподавали в нем, опубликовали несколько статей. И позже поступили в юридическую аспирантуру Московского Государственного Университета. К сожалению, вам не удалось написать кандидатскую диссертацию. Планируете к ней вернуться?
- Диссертация была написана. Но в то время менялись законы, терминология, надо было заново ее редактировать. А в это время уже было запланировано множество концертов. Я подумал: кому эта диссертация интересна, кто будет ее читать? Особенно в России. У меня уже был опыт судебных тяжб, я избежал военной службы. Судился с военными комитетами, и меня просто уничтожил правовой нигилизм самих судей. Наука права, конечно, очень интересна, особенно понравилась теоретическая ее часть, я даже успел читать лекции. Но судебная практика в России нисколько не привлекала. У меня есть друзья, работающие в этой сфере, и я вижу, как они мучаются: вся практика сводится к тому, как выкрутиться одному или другому начальнику. С наукой это не имеет ничего общего.
- Интересное совпадение: недавно гостивший в Вильнюсе Ваш коллега пианист Николай Луганский свою музыкальную «практику» начал с песни «Пусть всегда свети солнце», а Вы в детстве в хоре пели «Переведи меня через Майдан».
- Была интересная история, связанная с этими словами. Потому что никаких планов по поводу музыки у меня не было. Родители слушали пластинки бардов – Сергея и Татьяны Никитиных, Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого. А эта песня Булата Окуджавы посвящена умершему Владимиру Высоцкому, написана в память о нем. Теперь я это знаю. Слова, полные трагизма, поет старый, опытный человек. Он ведет своего сына по площади, в конце которой – смерть. Абсолютный трагизм. Я выучил слова, но тогда и половины их не осознавал. На сцене было много детей, стоявшая передо мной девочка очень стеснялась. А я – нисколько. «Можно, я спою?» - спросил. «Пожалуйста». Помню, в зале – гробовая тишина, а на сцене малыш трех с половиной лет поет этот драматический текст. Наверное, родителям надоело слушать, и они решили отдать меня учиться игре на фортепиано.
С А. Коробейниковым беседовал М. Клусас
